Неточные совпадения
Стрельцы позамялись: неладно им
показалось выдавать того, кто в горькие
минуты жизни был их утешителем; однако, после минутного колебания, решились исполнить и это требование начальства.
Всякая
минута казалась удобною для освобождения, и всякая же
минута казалась преждевременною.
На этот призыв выходит из толпы парень и с разбега бросается в пламя. Проходит одна томительная
минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень
показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок на нем затлелись, в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала на огород…
— Откуда я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф.
Кажется, в сотый раз, и всё с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах до последней
минуты досиживаю, и весело. Нынче…
Княгиня первая назвала всё словами и перевела все мысли и чувства в вопросы жизни. И всем одинаково странно и больно даже это
показалось в первую
минуту.
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту
минуту, ему
казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с места на место, чтобы лучше видеть. В первую же
минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для зрителей
казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
Как всегда
кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую
минуту разговор нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять отвести зятя, но сам Алексей Александрович с любопытством спросил.
За чаем продолжался тот же приятный, полный содержания разговор. Не только не было ни одной
минуты, чтобы надо было отыскивать предмет для разговора, но, напротив, чувствовалось, что не успеваешь сказать того, что хочешь, и охотно удерживаешься, слушая, что говорит другой. И всё, что ни говорили, не только она сама, но Воркуев, Степан Аркадьич, — всё получало, как
казалось Левину, благодаря ее вниманию и замечаниям, особенное значение.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему
казалось в первую
минуту, не могло быть никакого сомнения.
Через пять
минут братья сошлись в столовой. Хотя Левину и
казалось, что не хочется есть, и он сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму, но когда начал есть, то обед
показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей Иванович улыбаясь глядел на него.
Место, где она была,
показалось ему недоступною святыней, и была
минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так
показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни
минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
Другая неприятность, расстроившая в первую
минуту его хорошее расположение духа, но над которою он после много смеялся, состояла в том, что из всей провизии, отпущенной Кити в таком изобилии, что,
казалось, нельзя было ее доесть в неделю, ничего не осталось.
Она обрадовалась и смутилась от своей радости до такой степени, что была
минута, именно та, когда он подходил к хозяйке и опять взглянул на нее, что и ей, и ему, и Долли, которая всё видела,
казалось, что она не выдержит и заплачет.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые
минуты, он и не подумал ни разу о том, чтоб искать руководства в религии, теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему
казалось, религии, эта религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
И ему в первую
минуту по привычке
показалось, что он виноват.
Левину слышно было за дверью, как кашлял, ходил, мылся и что-то говорил доктор. Прошло
минуты три; Левину
казалось, что прошло больше часа. Он не мог более дожидаться.
Ревность его в эти несколько
минут, особенно по тому румянцу, который покрыл ее щеки, когда она говорила с Весловским, уже далеко ушла. Теперь, слушая ее слова, он их понимал уже по-своему. Как ни странно было ему потом вспоминать об этом, теперь ему
казалось ясно, что если она спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только потому, чтобы знать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому, в которого она, по его понятиям, уже была влюблена.
― Сейчас выйдут, ― сказал помощник, и действительно, чрез две
минуты в дверях
показалась длинная фигура старого правоведа, совещавшегося с адвокатом, и самого адвоката.
В первую
минуту ей
показалось неприлично, что Анна ездит верхом. С представлением о верховой езде для дамы в понятии Дарьи Александровны соединялось представление молодого легкого кокетства, которое, по ее мнению, не шло к положению Анны; но когда она рассмотрела ее вблизи, она тотчас же примирилась с ее верховою ездой. Несмотря на элегантность, всё было так просто, спокойно и достойно и в позе, и в одежде, и в движениях Анны, что ничего не могло быть естественней.
То
минуты, — те
минуты, когда она призывала его к себе, и он держал ее за потную, то сжимающую с необыкновенною силою, то отталкивающую его руку, —
казались ему часами, то часы
казались ему
минутами.
Теперь они были наедине, и Анна не знала, о чем говорить. Она сидела у окна, глядя на Долли и перебирая в памяти все те, казавшиеся неистощимыми, запасы задушевных разговоров, и не находила ничего. Ей
казалось в эту
минуту, что всё уже было сказано.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с
минуту мне
казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство — выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
Княжна,
кажется, из тех женщин, которые хотят, чтоб их забавляли; если две
минуты сряду ей будет возле тебя скучно, ты погиб невозвратно: твое молчание должно возбуждать ее любопытство, твой разговор — никогда не удовлетворять его вполне; ты должен ее тревожить ежеминутно; она десять раз публично для тебя пренебрежет мнением и назовет это жертвой и, чтоб вознаградить себя за это, станет тебя мучить, а потом просто скажет, что она тебя терпеть не может.
Так прошло
минут десять; и вот
показалась между горами волн черная точка; она то увеличивалась, то уменьшалась.
Я несколько
минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне
показалось, что он удерживал улыбку.
Не прошло десяти
минут, как на конце площади
показался тот, которого мы ожидали. Он шел с полковником Н…. который, доведя его до гостиницы, простился с ним и поворотил в крепость. Я тотчас же послал инвалида за Максимом Максимычем.
Спустя несколько
минут с противоположной стороны
показалась белая фигура; она подошла к слепому и села возле него.
Минуту спустя Костанжогло
показался в дверях гостиной.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему
показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько
минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни своей ни с кем, и — странный обман! — с первых
минут разговора ему уже
казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то родном доме, веселым вечером, при радостных играх детской толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным разумный возраст человека.
Почему
казалось мужчинам, что в них заключалось скверное и нехорошее, сию
минуту узнаем: в губернию назначен был новый генерал-губернатор — событие, как известно, приводящее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распеканья, взбутетениванья и всякие должностные похлебки, которыми угощает начальник своих подчиненных.
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка
покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в
минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели,
кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько
минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж
минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и,
кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
Как он умел
казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить
минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин
показался,
И здесь героя моего,
В
минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда. За ним
Довольно мы путем одним
Бродили по свету. Поздравим
Друг друга с берегом. Ура!
Давно б (не правда ли?) пора!
Мы пошли в девичью; в коридоре попался нам на дороге дурачок Аким, который всегда забавлял нас своими гримасами; но в эту
минуту не только он мне не
казался смешным, но ничто так больно не поразило меня, как вид его бессмысленно-равнодушного лица.
Его высокая фигура в черном фраке, бледное выразительное лицо и, как всегда, грациозные и уверенные движения, когда он крестился, кланялся, доставая рукою землю, брал свечу из рук священника или подходил ко гробу, были чрезвычайно эффектны; но, не знаю почему, мне не нравилось в нем именно то, что он мог
казаться таким эффектным в эту
минуту.
Мне
казалось, что она это делала для того, чтобы, закрыв лицо от зрителей, на
минуту отдохнуть от притворных рыданий.
Его доброе немецкое лицо, участие, с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за
минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это
казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка
казалась явным доказательством его доброты.
Мне
казалось, что не может быть решительнее этой
минуты.
Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые
минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне
кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.
Через
минуты две загремели ключи, и кто-то,
казалось, сходил по лестнице.
В
минуту оделся он; вычернил усы, брови, надел на темя маленькую темную шапочку, — и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. По виду ему
казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянец играл на его щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Одежда, убранная золотом, очень шла к нему.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж
минуту за похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог знает в каких местах не
показались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою.
— Вижу, брат, — проговорил он через
минуту, — что опять из себя дурака свалял. Думал было тебя развлечь и болтовней потешить, а,
кажется, только желчь нагнал.
В эту
минуту луч солнца осветил его левый сапог: на носке, который выглядывал из сапога, как будто
показались знаки.
Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда
кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она с каждою
минутой становилась еще раздраженнее.